До восхода солнца еще далеко.

Боль в сердце разбудила ее за несколько часов до него.

Последние время сердечные боли беспокоят все чаще. То ли возраст, а ей недавно исполнилось, как-никак, - 65 лет, сказывается, то ли события последних лет камнем придавили его, не давая ему работать так, чтобы не вспоминать о том, что оно есть.

Прошло десять месяцев, как покинул этот мир ее муж. Но время не властно над памятью.

А память так и не дала ей определить: всего или уже десять месяцев?

Тишина в пустой трехкомнатной квартире, отсутствие необходимости подниматься с кровати, подойти к двери комнаты, где провел свои последние дни, тяжело болея, муж, прислушаться к его дыханию за этой дверью, - в очередной раз резануло по сердцу осознанием одиночества, заставив душу излить его слезой.

Память…

Она вспомнила, как 47 лет назад (Господи, как давно, и как недавно это было), ее сердце покорил он - молодой, стройный, красивый. Они сыграли скромную свадьбу, после которой уехали за девять тысяч километров от родного дома. На новом месте - в городе у океана, она родила мужу двух сыновей. Жизнь в заботе о детях и муже приносила радость, Божественный покой и умиротворение, была наполнена любовью, а значит - имела смысл. 

Воспоминания о молодых годах, детской беззаботности ее ребят, их взрослении, их первых переживаниях, их первой любви, как всегда, согрели и осветлили ее душу. Боль отступила. Ей не хотелось, чтобы воспоминания пошли дальше. 

Господи, пусть наступающий новый день остановит прошлое на этом. Пусть останется светлость. 

И хотя до рассвета по-прежнему далеко, чтобы занять себя, а главное, - заставить память остановиться, она встала, умылась, и включили чайник. 

Вот уже десять месяцев (все-таки, - уже) нет необходимости просыпаться рано и готовить завтрак. Его не кому готовить. Сама она всегда обходилась утренней чашкой чая, а мужа и сыновей…

Старший… Ее первенец... Слава Богу, у него все хорошо. Он на десять лет старше младшенького. Он еще успел в те, - стабильные годы, - получить образование, хорошую работу, государство обеспечило жильем. Когда грянули годы лихие и нещадные, он был уже хоть и молодым, но состоявшимся мужчиной. Его, конечно, тоже потрепало, как и всех в то время, но не сломало. Порукой тому, семья, дети. А вот младшенький … 

…В лихолетье он вошел зеленым юнцом. Ни образования, ни нормальной работы получить ему не удалось. Они с отцом помочь ему уже не смогли, так как отложенные на обеспечение его будущего деньги, в одночасье обесценились. Старший сын жил тогда за полторы тысячи верст от родительского дома и работал на государевой службе. К нему, посоветовавшись с мужем, обращаться не стали, решив: «пусть хоть сам со своей семьей устоит, а мы втроем уж как-нибудь сдюжим». Но материнское сердце, холодея, предчувствовало, - не сдюжат. Поэтому, ей хотелось, очень хотелось, чтобы подсказало старшему сыну о надвигающейся беде его сердце. 

Не подсказало. 

Его она ни в чем не винит, - себя корит, что не попросила о помощи. Кричать надо было, а не просить. 

…Кричать и выть пришлось позже, - когда хоронила через несколько лет младшенького. Перебиваясь случайными заработками, он жил с ними - родителями. Девушка его от него отказалась. Да и то, какой он был муж и будущий отец ее детям? Себе она нашла обеспеченного, того кто смог приспособиться к «новой жизни». Ее сыночек не смог, надорвал сердечко от неустроенности и не разделенной любви, и, так и не поняв, почему судьбинушка так обошлась с ним, однажды ночью уснул, да так и не проснулся.

Нет, - не дать разыграться воспоминаниям. 

Чтобы прервать поток мыслей, простирающихся в прошлое, и, не найдя, какое дело в пустом доме ей сможет в этом помочь, она оделась и вышла на улицу.

…В начале февраля в этом городе обычно морозно и ветрено, а этот, - зарождающийся день, объял ее весенним теплом. Как будто Бог решил воздать ей за все дни одиночества, подарив для радости весеннее утро посреди зимних вьюг и стужи. 

Мысль об этом подарила надежду, что она не забыта, не оставлена, что есть Тот, Кто никогда не перестанет любить ее, и, для Которого, она, не смотря на свой почтенный возраст, - все равно ребенок. Она взглянула на усеянное звездами небо, и впервые за последние месяцы улыбнулась. Ей показалось, а может быть, это действительно было так, что зашагала она легко, непринужденно, как когда-то в детстве. Посмотрев по сторонам, и, убедившись, что ее никто не видит, она, игриво поддала ногой по лежащей у нее на пути льдинке, и засмеялась. Ей определенно нравилось быть ребенком. 

Ощущение радости не оставляло ее все время прогулки. Она улыбалась рассвету, всходящему для нее солнышку, невесть откуда взявшейся пичуге, удивленно возвещающей своим пением о приходе весны, прохожим, торопящимся на работу, и в этой своей торопливости, не понимающим ее улыбки. 

Почувствовав, что эта радость пришла ни ниоткуда, и дарована ей не случайно, подняв глаза к Небу, она прошептала: «спасибо».

Ей захотелось поделиться с кем-нибудь случившимся с ней в это утро чудом (иначе свое возвращение в радость, она воспринимать отказывалась). Вспомнив о людях, спешащих на работу, она тоже заторопилась домой, чтобы позвонить родной кровинушке – своему старшенькому, рабочий день которого начался. Он, конечно же, обрадуется происшедшим с ней изменениям…

Придя домой, наспех сняв свои не хитрые пальто и ботинки, она поспешила к телефону.

Сын ответил сразу. 

Будто боясь не успеть, она торопливо начала рассказывать ему о том, что подарило ей сегодня необычное утро.

… Нет, - не напрасно она боялась. Сын, извиняясь, сообщил, что ему надо бежать на совещание, а еще нужно собрать какие-то бумаги, и, сказав, что перезвонит, положил трубку.

Много ли надо человеку? Вот Бог поселил ей в душу мир, радость и покой - и ладно, и достаточно того. 

Задача же человека проста – не расплескать на жизненных ухабах, не затереть суетными заботами этот дарованный тебе Божий мир, и не отнять его у другого своим неосторожным словом или злым поступком. Но как все простое, для человека, это оказывается самым сложным, а порой - не выполнимым.

И все же она не позволит этой вынужденной задержке разговора с сыном, украсть у ее души Божий мир! Она будет ждать звонка... Ждать и терпеть она научилась. 

Сняв с шеи, незатейливый оловянный крестик, доставшийся ей при крещении еще в младенчестве, она нежно поцеловала Того, Кто на нем был распят. Того, Который Своей силой и любовью держал ее на этой земле. Держал, когда она эта земля, уплывала из-под ног после смерти младшего сына. Давал силы поддержать мужа в годы, когда он тяжело болел.

… Муж. Он был простым строителем. Но своей мужской мудростью и силой буквально цементировал семью, не давая житейским проблемам порушить ее. Он был стержнем семьи. Стержнем во всем: в воспитании детей, в отношении к ней – его жене и матери его мальчиков, в обеспечении хлебом насущным. И казалось, - ни что этот цемент разрушить не в силах. 

Но пришло лихо, которое смело, как и не бывало их никогда, - не только многие семьи, но и целую страну. Поэтому то, она его - это лихо, - иначе как войной, не называла. И когда она клятущая забрала их младшего сына, муж надломился. Он никогда не говорил этого, но она чувствовала, - винил себя, что не исполнил своего мужнего и отцовского предназначения – не уберег целостность семьи. Ее осторожные доводы о том, что его вины в смерти младшего нет, его не убеждали. Он замкнулся, не подпуская к себе добро, и, как считал, – зло тоже. Добро то, как известно, к человеку без его разрешения не придет. Деликатное оно – добро. А вот зло... Оно, дождавшись, когда человек ослабнет духом, найдет, как проникнуть в его жизнь без всякого спроса. Нашла злодейка лазейку и у мужа, войдя в него болезнью не излечимой – раком желудка. 

Почти два года пожирала его болезнь, истощая его и ее силы.

Но вспомнилось, отчего иное…

Муж, хоть и был, как и она, крещен в детстве, о Боге никогда не вспоминал. Впрочем, она тоже не часто обращалась к Нему. Всю свою жизнь они полагались только на свои силы. Ими строили дом и семью. Ими оберегали счастье. 

…Не уберегли. 

Когда пришла беда, она впервые задумалась о том, что зря не впустили они с мужем Бога в свою жизнь. Тем паче, что не далека была память о Нем – в крестьянской жизни их родителей и дедов. Жизни хоть и не легкой, но светлой, как горница, в красном углу которой, всегда было место Божьему образу. 

Как знать, ни от того ли, что они с мужем обронили в своей жизни эту память, и пришла в их дом беда?

Пыталась заговорить с мужем об этом, но тут же и оборвала разговор, наткнувшись на стену из его озлобленности. Озлобленности на Бога. 

Так уж устроен человек: когда все хорошо, - о Боге не вспоминает, когда плохо, - Его во всех бедах обвиняет, забывает, что сам не впускал Его к себе.

И все же, своим разговором какую-то смуту в его душу, она внесла. Незадолго до смерти, он вдруг попросил Библию. Уж о чем он беседовал долгими ночами с Богом, ей не ведомо. Только взгляд его изменился. Не было в нем суеты, а была какая-то успокоенность. Словно мысли его выстроились в единый ряд вслед за его душой, и нет больше у них противоречий, как будто открылось ему то, что эти мысли многие годы застило, - не ведомая ранее истина. По всему было видно, что, открывшаяся ему сущность увела от боли, терзавшей его плоть. 

Всего десять месяцев назад (вот память-путаница, теперь – всего), вечером, он посмотрел на нее и тихо произнес: «Я люблю тебя».  

На несколько секунд она онемела... Не то, чтобы раньше он не говорил ей этих слов... Было это - во времена тучные на добро, когда не было повода для печали. Но даже не то, что давно она от него этих слов не слышала, сразило ее. А то, как они были произнесены: с проникновенной убежденностью, словно он раз и навсегда решил для себя, что это так, отвечая самому себе на мучавший его сомнением вопрос – на самом ли деле он любил ее всю свою жизнь? Сказал так, словно подвел итог. Итог жизни, главным в которой была любовь к ней и детям. Он оставлял эту любовь ей. И она поняла это. Наклонившись к нему, она нежно поцеловала его, прошептав сокровенное, то, что сама давно не говорила ему: «Я тебя тоже, и буду любить всегда». Он закрыл глаза, и впервые за четыре года со дня смерти младшего сына, его лица коснулась улыбка. 

Он примирился с собой и с Богом. 

...Ночью муж умер.

… Странно, но эти воспоминания, в отличие от утренних, хотя и были наполнены печалью, но поселили в ней тепло удовлетворенности: они словно продолжили чудо радости утренней прогулки.

Но ей этого было уже мало. Она желала полного счастья.

Поэтому сейчас она, не просто ждала звонка сына. Она ожидала услышать от него слова, с которых жизнь начинается и должна заканчиваться. Это важно, чтобы, очертив свой жизненный путь, человек услышал их. Иначе, если тебе их не кому произнести, - прожил ты зря, не оставив после себя ту часть тепла, которая была дана тебе при рождении, и, которую ты должен был приумножить и раздать без остатка до конца своего пути. Так когда-то учила ее мама: женщина не образованная, но вобравшая в себя житейскую мудрость от вековых устоев крестьянских. Тех устоев, нынешнее образование которым - не чета. Поэтому хотелось ей услышать эти слова от того, кому тепло свое она отдавала по предназначению и без остатка: от старшего сыночка – единственного, оставшегося на всем белом свете родного человека.

Она ждала от него слов любви, таких же проникновенных, какие услышала десять месяцев назад.

… Но звонка все не было.

...Ничего, она подождет... Она научилась ждать.

…Опять резью обдало сердце.

Надо бы принять лекарства, - подумала она. Но за лекарством путь по ее нынешнему состоянию не близкий: на кухню. А если телефонный звонок застанет там? Она может не успеть вернуться, поэтому решила никуда не ходить.

Чтобы хоть как-то отделить себя от боли, она прикрыла глаза и решила думать о чем-нибудь хорошем.

И как только такое решение приняла, - вновь вспомнила о радости, подаренной ей утром Милостивым.

Вместе с этим воспоминанием пришли покой и чувство умиротворенности. 

Сквозь прикрытые веки глаз, она осязаемо почувствовала, как комната наполнилась обнимающим ее светом. Этот свет забрал боль и принес легкость. Наверное, именно эта легкость перенесла ее в другое время в этой же квартире. … Где, разложив на полу незатейливые игрушки, сидели и играли вместе ее мальчики, а рядом с ними расположился муж, наблюдавший за ребятами с нежной отцовской улыбкой. В этот дом вновь вернулись веселье и счастье. Ее счастье, унести которое уже было ничто ни в силах... Даже внезапно оборвавшийся ребячий смех. Наступившая тишина не забрала у нее мальчиков и мужа. Теперь они смотрели на нее, и в их глазах была любовь, глубиною в Небо.

… Она окунулась в эту глубину…

 …И уже не разобрать, - реальность ли, наваждение ли, - она вдруг, ясно услышала ожидаемые ею, и так необходимые ей слова: «Я люблю тебя».

Она дождалась!

Слеза встретилась с улыбкой на ее лице.

Ее жизнь имела смысл...

…Телефон зазвонил только поздно вечером.

На том конце телефонной линии безуспешно пытались прорваться через оставленную ею в пустой квартире тишину…

… Тишину, в которой не было жизни.

…Тишину, - с которой теперь предстоит жить ее старшему сыну.

***

Раз, два, три.

Три секунды... 

Именно столько времени требуется, чтобы произнести: «Я люблю тебя».

Раз, два, три…

Если вы не найдете трех секунд, - найдется Тот, Кто за вас эти слова произнесет.

За вас их скажет Бог.

Только вот вам, возможно, сказать эти слова, потом будет не кому.

…И придет тишина. Тишина, в которой нет жизни.

Не позволяйте Богу сказать за вас: «Я люблю тебя»…

Снимите телефонную трубку…

Это так просто…

…Раз, два, три.

...Три секунды.